Все мы люди…
Дмитрий Белосельский:
Все мы люди…
— Дмитрий, Вы часто бываете в Нью Йорке. Вам нравится этот город?
— Да, нравится, хотя не скрою, мне больше по душе места консервативно-спокойные. Например, я с удовольствием возвращаюсь в Цюрих, где, в отличие от постоянного броуновского движения, присущему беспокойному Нью-Йорку, на протяжении десятилетий ничего не меняется.
— Но в Вашей жизни было много перемен. Ещё до окончания Российской академии музыки им. Гнесиных Вы стали солистом Московского камерного хора под управлением В. Минина, а затем, с 2005 года, солистом хора Московского Сретенского монастыря. Судя по всему, тогда Вы ещё не собирались делать карьеру на оперной сцене. Что стало поворотным моментом в принятии решения попробовать себя в опере?
— Первым таким моментом стал конкурс им. П.И. Чайковского в 2007 году. Тогда, образно выражаясь, прозвенел первый предупредительный звоночек: пришло понимание того, что в творческом и профессиональном плане необходимо развиваться, для чего надо сделать следующий шаг – петь в театре.
— То есть, развиваться за счёт масштаба произведений?
— Да, а это значит, петь оперу, крупную форму, концерты.
— Я бы хотела вернуться к конкурсу 2007 года. Тогда Вы стали лауреатом II премии. Это был Ваш первый конкурс?
— Да.
— Какой Вам запомнилась атмосфера этого соревнования?
— Для каждого участника непременным условием, дающим надежду на успех, является умение абстрагироваться от обстановки и заниматься собой.
— Старая истина – побеждает тот, у кого крепче нервы. Я задала Вам этот вопрос потому, что проблема судейства на музыкальных конкурсах остаётся больным вопросом. У Вас ведь тоже была своя история на финальном этапе. Не буду сейчас вдаваться в некоторые странности выбора призёров. Но вот на том же конкурсе диплом лучшего концертмейстера, во второй раз, получила Елена Гаудасинская. И всё бы ничего, если не знать, что она – дочь Ирины Богачёвой, председателя жюри. Вообще, не секрет, что распределение призовых мест во многом зависит от того, кто сидит в жюри, например, преподавателей некоторых участников. В связи с этим, хочу спросить, Вы, как участник конкурса, ощущали какие-то закулисные интриги, предубеждение по отношению к себе или, наоборот, чью-то значимую поддержку?
— Я не ощущал ни того, ни другого. Думаю, я был единственным участником-призёром за всю историю конкурса Чайковского, который выступал, не имея за плечами ни именитого педагога, ни театра, ни даже впечатляющего опыта, — я уж не говорю о каких-то других вещах. Что касается атмосферы и в частности скандалов, обсуждаемых во время или после каждого конкурса, думаю, это присутствовало на протяжении всей истории конкурса, но в наше технически продвинутое время информация распространяется и обрабатывается гораздо быстрее. Поэтому создаётся впечатление, что скандалы чаще и масштабнее. Но я так не думаю; всё как было, так осталось.
— Один из членов тогдашнего жюри Анжело Габриэлли заметил, что «хорошему певцу конкурс не нужен…» Вы согласны с его словами?
— Ну, это лишь фраза и неизвестно, что именно он имел в виду. В принципе, с этим можно согласиться, потому что талантливый профессионал – в любой области – может себя реализовать без всяких конкурсов и соревнований. Есть достаточно много примеров, когда призёры конкурсов и даже лауреаты первых премий, не становились особенно заметны, несмотря на конкурсные успехи. Они не сделали заметной карьеры и в концертной деятельности тоже не блещут…
— В своих интервью Вы никогда не забываете сказать несколько добрых слов о Вашем педагоге по вокалу, Светлане Юрасовой. Как часто Вы приглашаете её на свои концерты?
— Светлана Олеговна – не просто педагог, она – мой единственный педагог, и конечно, бывает на моих концертах и спектаклях. Время от времени, я пытаюсь «выдернуть» её за границу, но, в силу различных обстоятельств, это не всегда получается. Зато в России она бывает на каждом моём выступлении. Вообще, вокалисты, которые хотят быть в форме, стараются не отрываться от своих педагогов.
— Сегодня Вы являетесь солистом Большого театра, а также выступаете на сценах самых престижных оперных площадок мира, включая Метрополитен опера. Как Вы относитесь к осовремененным постановкам классических опер, например, «Руслана и Людмилы» Дмитрия Чернякова?
— Ваш вопрос заслуживает длинного разговора – не в рамках интервью. Поэтому отвечу так: я пока не принимал участия в такого рода экспериментах, и до сих пор пел в постановках, которые мне по душе. Что касается непосредственно «Руслана и Людмилы», к сожалению или счастью, в это время я был задействован в Метрополитен и не имел возможности лично видеть этот спектакль.
— Я читала о том, что Елена Образцова отказалась от роли Наины буквально за несколько дней до премьеры из-за разногласий с режиссёром.
— Вот и я могу судить об этой постановке только по каким-то увиденным в интернете отрывкам и комментариям коллег. Исходя из того, что отрицательных отзывов было гораздо больше, чем положительных, я могу сказать, что восторга у большинства солистов ГАБТа этот спектакль не вызвал.
— Вы выступали с Зубином Мета, Рикардо Мути, Томасом Зангерлингом, Михаилом Плетнёвым, Владимиром Спиваковым, Владимиром Федосеевым, — список можно продолжать. Какое качество, или качества, с точки зрения вокалиста, делают этих маэстро – звёздами первого ряда?
— У каждого из звёздных дирижёров есть качества, выделяющие их из общей массы просто хороших и очень хороших маэстро. Есть дирижёры, которые предоставляют солисту полную свободу. С такими, конечно, работать легче, но не столь интересно. Но вот, например, почему мне очень нравится работать с Рикардо Мути? Потому что он настолько подготовлен сам, что, несмотря на кажущийся деспотизм, работать с ним – счастье. Готовя с ним партию, ты делаешь её на всю жизнь. А у других выдающихся дирижёров – свои секреты мастерства, но объединяет их то, что все они не только отлично знают каждую ноту партитуры, но и понимают её значение.
— Сегодня в мире классической музыки есть много замечательных вокалистов, обладающих прекрасными данными. Но чем, помимо этих данных, необходимо обладать, чтобы стать востребованным?
— Востребованность возникает как следствие вкусов тех, кто сидит в зале. А на протяжении музыкальных эпох вкусы менялись и продолжают меняться. Поэтому если манера пения, поведение певца на сцене, его внешние данные, харизма совпадают с тем, что ценится сегодня, то этот солист может быть востребован именно сегодня. Если нет, то он мог бы быть востребован 20 лет назад, но его время прошло или ещё не наступило.
— Вы хотите сказать, что именно публика диктует моду, а не исполнители воспитывают вкусы?
— Я бы сказал, что публика диктует моду, а исполнители, по мере сил, пытаются противостоять вкусовщине.
В прошлом сезоне Вы спели партию Закарии в «Набукко», в МЕТ. Вы пели в одном составе с Марией Гулегиной?
— Нет, мы пели в разных составах.
— А с Анной Нетеребко Вам случалось петь в одном спектакле?
— Нет, мы пока не пересекались. Нам с ней, в принципе, сложно пересечься, потому что я из Большого, а она – Мариинского.
— И что?
— Ну, как-то так ненавязчиво получается, что солисты этих двух театров довольно редко «партнёрствуют». Правда, меня приглашали на совместную запись одной оперы, но из-за занятости я не попадал на сессии.
— Вам нравится слушать собственные записи?
— Нет. В общем-то, как и любому вокалисту, потому что к себе человек более требователен, чем к другим. Другое дело, собственные записи полезно слушать, чтобы отслеживать какие-то детали в учебном плане.
— Ваш взлёт совершенно невероятен. Уже через год после премьеры в Большом Вас приглашают на прослушивания за рубеж, и Вы тут же становитесь востребованы лучшими компаниями и театрами мира, включая Римскую оперу, МЕТ, Зальцбургский фестиваль. Программа гастролей настолько насыщена, что остаётся спросит – как часто Вы бываете дома с семьёй?
— На самом деле, этот, как Вы говорите, взлёт, произошёл не через год, а буквально несколько недель после дебюта в Большом. А дома я бываю не так часто, как хотелось бы, но это другая сторона медали того самого взлёта. К примеру, прошлый сезон проходил в графике месяц-полтора за рубежом – 2-3 недели дома. Если же говорить о начавшемся сезоне, то он обещает быть похожим на марафон: сейчас я занят в постановке «Трубадура» в Торонто. Из Канады лечу на гастроли по Америке, с хором Сретенского монастыря, после этого — в Рим и Милан, оттуда – в Вашингтон, затем во Флоренцию, а потом на половину лета осяду в Вене.
— А отпуск?
— Надеюсь отдохнуть месяц в августе.
— Вам 37 лет, и у Вас четверо детей. Это так?
— Совершенно верно.
— Вы замечаете вокальные данные у детей?
— Да, все с приятными детскими голосами и хорошим музыкальным слухом.
— Ваша жена тоже музыкант?
— Она окончила училище искусств, но дальше обучение не смогла продолжить.
— Вы помешали?
— По объективным причинам.
— По ходу творческой деятельности Вы общаетесь со многим знаменитостями и в Росси, и за рубежом. Стал ли кто-нибудь из них больше, чем коллегой или партнёром по сцене?
— В общем, да. Это люди, с которыми мне проще общаться и находить точки соприкосновения. Если говорить конкретно о Большом театре, то прежде всего я хотел бы упомянуть Георгия Сергеевича Хачикяна – концертмейстера, в классе которого я занимаюсь. Он исключительно эрудированный, образованный человек, и общение с ним, невзирая на разницу в возрасте, доставляет истинную радость. Также, в числе моих друзей солисты Большого театра Елена Манистина и Эльчин Азизов.
— А как у Вас складываются отношения с ветеранами ГАБТа?
– Замечательно, но с ними я практически не общаюсь, потому что видимся мы редко. Так что могу сказать: отношения прекрасные, но их мало.
— Давайте вернёмся к Вашим американским гастролям в составе хора Сретенского монастыря. По идее, главной задачей монастырского хора является участие в богослужениях. Это так?
— Именно так. А другая задача – миссионерская деятельность.
— В чём именно она заключается?
— Миссионерская деятельность подразумевает просветительство. В этом смысле, Хор Сретенского монастыря в первую очередь исполняет духовную музыку. Так, в рамках миссии Русской Православной церкви хор совершил два кругосветных путешествия.
— Вы ведь тоже принимали в них участие?
— Да, конечно.
— В хоре 30 участников. Какими качествами они должны обладать?
— Их вокальные данные и музыкальная подготовка должны соответствовать той высокой планке, которую держит хор.
— Должны ли участники хора непременно быть православными верующими?
— Ну, если участник хора является православным христианином, то это замечательно. Но таких на нашей планете наберётся всего несколько человек.
— Это шутка, да?
— Вовсе нет. Просто все мы люди со своими слабостями и, как известно, ничто человеческое нам не чуждо. Поэтому истинные верующие – практически святые, а таких – единицы.
— Вам удаётся успешно совмещать оперу, концерты и гастрольные поездки в составе хора Сретенского монастыря. В принципе, сочетание в репертуаре оперной классики и духовной музыки не такая уж редкость. Вот и Пласидо Доминго недавно выпустил альбом песен на стихи Иоанна-Павла II, папы римского. Но всё же, если придётся окончательно выбирать между оперой и хором, что выберете?
— Так я, в принципе, выбрал. Ведь долгое время, даже после конкурса им. Чайковского, я оставался в хоре ещё в течение трёх лет. Но я уже говорил, что перед музыкантом, который хочет развиваться, рано или поздно встаёт вопрос – а что дальше? И тогда он выбирает то, что перспективнее, и значит – задачи сложнее, масштабнее. А в хоре, даже самом лучшем, эти задачи конечны.
— Ваша коллега по МЕТ, Мария Гулегина говорит, что всегда придумывает себе сверхзадачу на будущее. Какова Ваша сверхзадача?
— Я специально к таким понятиям не обращаюсь, зачастую изначально небольшое стремление как-то само собой трансформируется в сверхзадачу. Да и потом, еще древние мудрецы говорили — можно достичь всего, но нужно знать зачем.
— Чего Вам хочется достичь, скажем, в течение десяти последующих лет?
Как любому певцу, хочется исполнить больше ведущих партий на главных оперных площадках мира. Кстати, многие желания начинают сбываться уже сейчас. Но для меня главное, чтобы достижения являлись результатом, продолжением работы над самим собой. Тогда они могут превзойти любые ожидания.