Я живу своей жизнью

В августе этого года почитатели творчества Микаэла Таривердиева отмечали его юбилей – 80 лет со дня рождения композитора, ушедшего из жизни 15 лет назад. Имя Таривердиева ассоциируется прежде всего с музыкой для кинофильмов «Ирония судьбы», «Семнадцать мгновений весны», «Король-олень» — всего он написал музыку к 132 фильмам. Очень часто век песен из этих фильмов оказывался намного длиннее творческой жизни самих кинолент. Так, например, случилось с песней «Маленький принц» — мало кто помнит о существовании фильма «Человек с «Экватора», но песня любима до сих пор. Всё новые поколения исполнителей и слушателей находят в ней то, чего так не хватает современным песням – искренности, профессионализма, той светлой ностальгии, от которой и слёзы на глазах, и ощущение счастья от соприкосновения с истинным талантом. К сожалению, значительная часть творчества Таривердиева менее знакома широкому слушателю. Эта «подводная часть айсберга» —  вокальные циклы, балеты, оперы, концерты для органа, — во многом благодаря самоотверженной работе его вдовы Веры, постепенно занимает заслуженное место в репертуаре российских и зарубежных музыкантов.

Вера Гориславовна, согласилась поговорить о человеке, ставшем её единственной любовью, мужем и учителем (Таривердиев был старше Веры на 26 лет), о судьбе его некоторых сочинений, и о том, как память о муже, работа с его наследием помогает ей жить.

          «Я живу своей жизнью»

«Тот, кто любит, должен владеть искусством терять и находить.»

(Пауло Коэльо)

— Вера, расскажите о себе. Из какой Вы семьи?   

— Я родилась в Алма-Ате. Мой дед в своё время окончил Киевский Политехнический институт, владел шестью языками. В Казахстане стал одним из основателей республиканского издательства. Его жена, моя бабушка, полька, дочь православного священника, никогда не работавшая до смерти мужа (он умер при странных обстоятельствах в 1934 году), начала преподавать математику, стала завучем школы, награждена орденом Ленина. Отец – журналист, первый доктор наук в этой профессии в Казахстане. Мама – профессор филологии. По её книгам до сих пор учатся студенты.

— Стало быть, музыкантов в Вашей семье не было, а Вы – музыковед по профессии. Музыка выбрала Вас или Вы – музыку?

— Надеюсь, это был взаимный выбор. В нашем доме было старое пианино «Беккер», с подсвечниками и клавишами слоновой кости. Иногда отец садился за инструмент, играл какие-то пьесы. Мне трудно сказать, что больше притянуло моё внимание к музыке – игра отца или это пианино само по себе. Но с раннего детства я требовала отдать меня учиться музыке. Сначала меня водили к частному педагогу, затем определили в музыкальную школу, потом я поступила в музучилище. Выбор профессии состоялся именно в те годы. Причём, уже тогда во мне возникла даже не мысль, а стремление и уверенность в том, что я должна жить в Москве.

В музучилище я занималась с фанатизмом, который несколько беспокоил моих родителей. Например, в течение четырёх лет, ежедневно, я приходила за два часа до начала занятий и самостоятельно занималась развитием абсолютного слуха.

— Разве можно развить абсолютный слух? Я всегда считала, что это качество – врождённое?

— Да, музыкальный слух можно развить, я в этом убедилась на собственном примере.

— По себе знаю, что для поступления на музыковедческое отделение надо сдать 11 вступительных экзаменов.

— Да, правильно. И я поступила в Институт им. Гнесиных (нынешняя Академия Музыки им. Гнесиных), который окончила с дипломной работой

«Ранние формы полифонии в музыке 13-14 веков во Франции».

— То есть, Вы собирались в дальнейшем заниматься исследовательской работой, но пришли в журналистику. Кто-то посоветовал?

— Скорее, повлиял своей увлечённостью и профессионализмом. Образование и атмосфера в те годы в Гнесинке были потрясающие. Среди прочих предметов была и музыкальная критика,  — предмет, который вела главный редактор журнала «Музыкальная жизнь» Екатерина Добрынина. Именно благодаря ей мне захотелось попробовать себя в этой профессии. Ученик моего отца, профессор МГУ Владимир Горохов отвёл меня в газету «Советская культура», где я на 4 курсе уже проходила практику, и меня взяли на работу. Причём, сразу корреспондентом. В газету ЦК КПСС сразу так не брали людей. А мне отдали место, которое готовили для Ирины Андроповой (дочери Ю. Андропова – прим. автора). Её отец позвонил главному редактору и сказал, что одного члена их семьи газете достаточно.

— Он имел в виду свою невестку, жену сына Игоря?

— Да. Мне просто повезло. Я стала журналистом и довольно быстро освоила навыки этой работы. Писала о современной музыке, рецензии на концерты, заказывала и редактировала статьи, при этом наивно спорила с начальством. В 26 лет стала заместителем редактора отдела музыки и хореографии. В одной из командировок, в Вильнюсе, я встретила Микаэла Леоновича.

— Вам было 26, ему – 52. На полжизни старше. Вы были замужем за своим однокурсником, и у вас уже был сын. Я прочитала, что Вы быстро разочаровались в том браке и называли его «абсолютным злом». Это Ваши слова или журналистская гипербола?

— Разочарование – да. А «абсолютное зло» — гипербола. Как может быть абсолютным злом то, от чего появился мой ребенок.

— Ваш сын остался со своим отцом. Какие у Вас в дальнейшем сложились отношения? Простил ли сын то, что главным человеком для Вас стал не он?

Неправильным было бы сказать, что с появлением в моей жизни Микаэла Леоновича для меня перестал существовать мой сын или мама. Таривердиев стал моим любимым человеком, моим учителем – человеком, определившим мою судьбу. Что касается моего сына, то когда мне надо было принимать решение уходить или нет, Вася согласился переехать со мной. Микаэл Леонович принял его как собственного сына. Даже в анкете он указывал, что у него два сына. Вообще он потрясающе умел общаться с детьми, мальчики чувствовали в нём то, что в жизни редко встречается. Несколько лет мы жили вмести, и эти годы были очень важными для нас всех. Вася был с нами в тот период, когда Микаэлу Леоновичу делали операцию на сердце, и он был очень хорошим товарищем, помогал нам. Сейчас Васе 31 год, и он считает, что главным воспитателем в его жизни был именно Микаэл Леонович. Отец, которому он и сейчас не нужен, тогда из ревности, из мести всячески настраивал его против нас. В результате, Вася вернулся к отцу, (правда, потом жил у бабушки), а теперь сожалеет о своём тогдашнем решении.

— Общается ли Вася с Кареном, сыном Микаэла Леоновича?

— В последнее время – нет. Вася два года жил в Индии, сейчас – в Камбодже. У Карена тоже своя жизнь, своя работа. Он воевал в Афганистане, дважды был ранен, сейчас пишет рассказы, повести. У нас был период частого, близкого общения. Но сейчас я больше общаюсь с его дочерьми.

— Как окружающие отнеслись к Вашему роману с Микаэлом Леоновичем?

— Окружающие долго не знали о наших отношениях. К счастью, какое-то время они были тайными. Это были отношения двоих, которым никто не мешал, не влиял. В тайных отношениях есть тот интим, который совершенно необходим  для того, чтобы люди поняли друг друга, увидели друг друга собственными глазами. К тому же тайна —  всегда романтична.

— Вы «совпали или Вам пришлось многое менять в собственных привычках, вкусах, образе жизни?

— Мне ничего не пришлось менять в себе. Потому что я встретила человека, в котором мне было все  дорого, все совпадало с моим пониманием и представлением о том, каким должен быть человек. Словом, это был МОЙ человек. В какой-то момент я поменяла место жительства – переехала к Микаэлу Леоновичу, а потом – поменяла фамилию.  Вообще мне уже не нужны были по большому счету близкие отношения ни с кем. Как-то отпали мои подруги, друзья. У нас все стало общим, в том числе и близкие люди. Мне и сегодня трудно общаться (да я и не общаюсь близко) с теми, кому Микаэл Леонович не близок, непонятен или не трогает. А наши друзья – они  были друзьями и остались. На то они и есть друзья. Я очень рада, что мы иногда собираемся, они бывают у нас на концертах. Очень хорошо ко мне относятся. Даже появляются друзья из прошлого Микаэла Леоновича, с которыми он много лет не общался. И я с ними знакомлюсь уже сейчас.

— Как Ваши родители восприняли этот брак?

— Мои родители отнеслись к Микаэлу Леоновичу очень хорошо. Они его очень полюбили, как и он – их. Мой отец советовался с ним, мама его обожала. Он был для них  как старший товарищ, хотя он моложе.  Возникло какое-то моментальное понимание, моментальная симпатия. Наверное, именно так и должно быть – когда ты воспринимаешь человека целиком, вместе с его миром.

В каком-то смысле в наших биографиях есть общее. Микаэл Леонович родом  из  Тбилиси, он армянин из Тбилиси. Мама преподавала в школе, отец был банковским служащим, был посажен в 1949 году. Он, также как и я, стремился в Москву.  В Тбилиси я очутилась уже после его ухода и полюбила этот город, как свой родной. Я никогда не скучаю по Алма-Ате. Но очень скучаю по Тбилиси… Оба города – многонациональные, пестрые, окружены горами…

— Было равенство в Ваших отношениях? К примеру, прислушивался ли Микаэл Леонович к Вашему мнению по поводу своих сочинений? Могли ли Вы всегда честно высказать своё мнение?

— Знаете, у меня не возникало повода спорить с Микаэлом Леоновичем. Возможно, звучит странно, но с ним вообще никто не спорил, если соприкасался. Видимо, наше понимание с ним было связано в том числе с пониманием его музыки. Он рассчитывал на меня в этом смысле. Когда я практически заставила работать над автобиографической книгой (я ее записывала под его диктовку), он сердился и говорил, что лучше бы я написала о нем музыковедческую книгу. Я это и сделала, когда время пришло. Это самые счастливые моменты моей внутренней жизни после его ухода. Потому что когда я изучала его партитуры, его рукописи, ноты, я была счастлива от общения с ним, от еще более глубокого понимания его как человека и музыканта.

— Tantum cognoscitur, quantum diligitur. (Познаём настолько, насколько любим.)

Видимо, так. Ему нравилось показывать мне то, что он только-только сочинил. Не было случая, чтобы это мне не понравилось. Потому что Микаэл Леонович в жизни не написал ни одной лишней ноты или неталантливой ноты. Это правда. Во всяком случае,  я так его воспринимаю.

И он очень хорошо отдавал себе отчет в том, что он делал.  Ему было очень важно, что я понимаю  его музыку, и музыку вообще. Он очень гордился тем, что я делаю. Как я пишу, как я ощущаю то, о чем пишу.

— В программе «Оркестровая партия» Вы сказали: «Первыми лицами музыки сегодня являются не композиторы, а исполнители». Давайте поговорим и о тех, и о других. Кому из исполнителей М. Л. отдавал предпочтение и почему?

— Микаэл Леонович  создал не только свой композиторский стиль, но и стиль исполнения. Ему нужны были исполнители его манеры. Он  писал только ту музыку, которую внутри себя слышал. Я всегда это говорю. Но это не повторение одной мысли. Это констатация факта, мое свидетельство того, как он писал музыку. Он ее писал, а потом ему нужен был исполнитель. Он его искал, иногда воспитывал, как было с дуэтом Бесединой – Тараненко, с Камбуровой, трио «Меридиан». Он создавал их манеру, вернее, учил их своей манере. А когда не находил исполнителя, пел сам, как это было с монологами на стихи Григория Поженяна,  Андрея Вознесенского, Людвига Ашкенази, Шекспира. И никто ТАК исполнить его монологи на эти стихи не может.  Близка к этой манере только Ольга Дзусова.

— После фильма «Ирония судьбы» Таривердиев попросил Аллу Пугачёву больше не исполнять его песен. Что именно не понравилось автору в «послефильмовой» манере исполнения примадонны?

— Он долго работал с Аллой Борисовной – и в «Короле-олене», когда ей было 19 лет и она только-только окончила училище Ипполитова-Иванова, и потом в «Иронии судьбы». Они долго с Рязановым  искали нужную, подходящую исполнительницу. Ведь в «Иронии» не песни, это романсы, весьма сложные и мелодически, и гармонически, и ритмически. Их исполнять непросто (исключение «Если у Вас нету тети» и «На Тихорецкую). А романсы на стихи Цветаевой, Пастернака, Ахмадулиной  — это очень сложные вещи. Тогда Микаэл Леонович вспомнил о Пугачевой. Ее нашли и привели на картину. Были репетиции, было много дублей во время записей.  В результате получилось то, что все знают и с трудом в этом узнают Пугачеву. А когда делалась запись, ее еще никто не знал. Осенью 1975 года она победила на «Золотом Орфее», стала очень популярной. А картина вышла 1 января 1976 года. После  успеха фильма Микаэла Леоновича пригласили на «Кинопанораму».  И Аллу Борисовну – тоже. Микаэл Леонович полагал, что она споет вживую , а он будет ей аккомпанировать.  Когда они попробовали, от ее манеры, в которой она пела и которую от нее требовал Таривердиев, ничего не осталось. И тогда он попросил ее больше не петь его песен. Это была другая Пугачева и ее манера для Микаэла Леоновича была чужда и неприемлема. Вот и вся история.

— А почему Таривердиев, в отличие от Пахмутовой, Бабаджаняна, не писал песен для Магомаева?

— Микаэл Леонович, за редким исключением, вообще ни для кого не писал произведений. Он иногда посвящал произведения – например, Заре Долухановой или Башмету. Кстати, Концерт для альта и струнных не только посвящен Башмету, но и написан с учетом его необыкновенного звука. То есть в этом произведении очень важную роль играет тембр альта, определенный тембр.

А Магомаев исполнил две песни Микаэла Леоновича – «Не думай о секундах» и «Я прошу хоть ненадолго» для фильма «17 мгновений весны». Но его не утвердили. Пригласили Кобзона, с ним Таривердиев тоже занимался. И он вошел в стилистику картины безупречно.

— А мне, честно говоря, больше понравилось исполнение «Я прошу…» Леонидом Агутиным. Песня, вроде бы, совершенно не в его стиле, но спел он её необыкновенно лирично, даже пронзительно, но без пафоса. Ну, а кого сегодня Вы считаете лучшими исполнителями песен Таривердиева и почему?

— У Таривердиева песен немного. По большей части это то, что я называю музыкальной поэзией – монологи, речитативы, вокальные новеллы, романсы, мадригалы. То, что делает трио «Меридиан» — я называю мадригалами. Это почти никто не поет или поет даже близко не подходя к нужной манере. Извините, только ансамбль старинной музыки

из Новосибирска. Монологи, в том числе мужские – Ольга Дзусова.

Сонеты Шекспира – Дмитрий Певцов, у которого ощущение материала, смысла – замечательное. Тамара Гвердцители хорошо поет «Музыку» и «Не исчезай».

— Вы лично участвуете в утверждении участников юбилейных концертов? Как происходит их «отбор»?

—  Для участия в концертах я приглашаю людей, с которыми работаю, дружу. Это и все уже перечисленные исполнители (трио Меридиан,  Иосиф Кобзон, Тамара Гвердцители, Беседина-Тараненко, Дзусова), инструментальный дуэт из Токио Хиде-Хиде, японский дуэт  White classical Band, Дмитрий Певцов, Алексей Козлов, театральные и кино актеры). Но осуществляет отбор телеканал, который снимает концерт. А наши отборы часто не совпадают. Или совпадают не во всем.

— Ну вот, скажем, Вам понравилось исполнение Ваенгой «На Тихорецкую»?

— Ну, почему было не доверить ей эту песню? Спеть «На Тихорецкую» совсем не сложно.

— Но мне показалось, что временами ей было сложно попадать в ноты. Вообще, позволительно ли менять гармонию, как это сделала ГлюкОза в «Маленьком принце» или мелодию – как Ани Лорак в «Балладе Анжелы» из фильма «Король-олень»?

— Как поет ГлюкОза – в этой версии  мне больше нравится работа Макса Фадеева. Можно спорить о его некоторых вольностях, но он это сделал нарочно и в этом есть его диалог с автором. Вообще когда есть диалог, уважительный диалог – пусть даже в чем-то необычный, непривычный, — мне нравится.  Пример: мы просили некоторых очень известных исполнителей для концерта в Кремлевском Дворце  спеть несколько песен – они не смогли, не справились с материалом.  Даже «Никого не будет в доме» никто не смог исполнить. А ведь речь идёт о звездах, которых предлагал Первый канал. Это, по-моему, весьма выразительный факт.

— И всё же, чем оправданы такие «вольности»? Я понимаю, можно изменить трактовку, нюансы, аранжировку, но непопадание в ноты мне кажется элементарной музыкальной неграмотностью.

И как правило, нарушается слияние с текстом, а значит, и смысл, который композитор вложил в каждую музыкальную фразу.

— Ничем, конечно, подобные вольности не оправдываются. И вы очень правы насчёт текстов. Вообще песни Таривердиева не предназначены для привычного эстрадного исполнения. Там ведь поэзия, глубокая, настоящая и требует она понимания и бережного отношения. Как и музыка, где каждая нота осмыслена. Если этого нет, возникает ощущение фальши, нарушения гармонического ряда.

— А у меня возникает ощущение, что некоторые звёздные исполнители вообще не дают себя труда заглянуть в ноты и разучивают произведения  на слух. Но слух у них оставляет желать лучшего. И отсюда – результат…

— Совершенно верно, это результат элементарного несчитывания музыкального текста. К сожалению, такие исполнители вообще не понимают, о чём идёт речь и даже обижаются, когда им указывают на ритмические или гармонические погрешности.

— Даже не знаю, смешно это или грустно. Если уж мы затронули тему эстрады, хочу спросить вот о чём – не странно ли, что «Достояние республики» до сих не сделало передачу о Таривердиеве. Неужели опусы Игоря Матвиенко или Гарика Сукачёва большее достояние, чем музыка Таривердиева? Поступало ли Вам предложение от Первого канала?

— Пока нет.

— В августе этого года Таривердиеву исполнилось бы 80 лет. Знаете, очень сложно представить его в сегодняшней атмосфере шоу бизнеса. Возможно потому, что именно бизнес пришёл на смену творчеству. Композиторы, «тусующиеся» на разного рода ток шоу, к музыке отношения не имеющим, без конца мелькающие в глянцевых журналах, выставляющие напоказ свою личную жизнь, рассуждающие о «крутых» брендах часов и модных диетах. Иногда хочется спросить: когда же вы успеваете творить???

— Да, тусоваться Микаэл Леонович  не просто терпеть не мог, — он категорически этого избегал. Ему нравилось ездить на «Кинотавр», потому что там было много людей, с которыми он работал, его товарищей. Но сегодняшние тусовки он и вовсе бы не выдержал. Он даже обижался, когда его называли светским человеком. Хотя он именно светский человек в правильном смысле этого слова. То есть тот, человек, который своими манерами, поведением не может и не хочет оскорбить другого.

— Когда я слушаю музыку Таривердиева, особенно его вокальные циклы, мне кажется, это записанная импровизация. Расскажите, как он работал?

Как работал? Отчасти я уже говорила, что М.Л. писал только ту музыку, которую слышал. Она на него снисходила. Он был как приёмник. У него была волшебная своя волна. Для ее сохранения нужно было оставаться чистым и внутренне сосредоточенным человеком – чтобы не потерять ее. Он ее не терял никогда. Впечатления, переживания, люди, жизнь – это было для него важно. Путешествия, помощь другим – все это было топливом. Фотография, которой он увлекался  всю жизнь, с детства. Если вдруг у него наступал период внутреннего напряжения, даже немного раздражительности – значит что-то вынашивалось, что-то рождалось в нем. Но как правило люди, события становились толчком к созданию произведения. Вот, например, в Пицунде он услышал как играет Людмила Гамбрия, красавица, очень хорошая органистка. Он через несколько дней написал концерт для органа «Кассандра».

Или же был у Башмета на программе «Вокзал мечты», говорил с ним о романтизме. Башмет задал вопрос: «Почему бы Вам не написать для меня концерт?» Через два дня, внезапно М.Л. сел за свои семплерные инструменты в студии и сыграл концерт для альта и струнных в романтическом стиле. Сразу себя записал. А потом летом, в Ялте, на море, которое он очень любил, записал партитуру. В эти моменты ему нужен был чистый стол (непременно чистый, без каких-либо предметов), точилка (у него была электрическая точилка, которой он гордился) и карандаши ТМ-2. Очень люблю его карандашные рукописи. Они очень красивые.

— Как Микаэл Леонович относился к талантливым людям? Помогал ли пробиться?

— Микаэл Леонович очень любил любые проявления таланта. Он мог не знать человека, но если ему понравилось его произведение или фильм, он звонил,  говорил об этом. У него никогда не было ревности ни к одному талантливому человеку. Он обожал эту отмеченность Богом. Наверное, потому что был уверен, что талант — от Бога. А как можно не любить проявление Божественного в человеке?
Однажды он услышал «Скоморохи» Валерия Гаврилина по телевидению. Он был в восторге, позвонил Валерию Александровичу. Он был счастлив, как ребенок и так с ним и говорил. В ответ Гаврилин прислал ему письмо, которое Таривердиев хранил как драгоценность. Гаврилин писал о том, какой Микаэл Леонович музыкант и человек, что сформировался под его влиянием – музыкальным и этическим. И еще – цитирую дословно. «Вы добрый человек, несмотря на то, что ВЫ музыкант».

— Да, подтекст довольно грустный и, к сожалению, может быть отнесён не только к взаимоотношениям  в мире музыки, но и творческой среде – в целом. А были ли у Микаэла Леоновича ученики?

— Микаэл Леонович никогда не преподавал ни  в одном заведении, хотя мог бы и хотел. К нему приходили люди, часто просто звонили, как мы говорим, с улицы. Он смотрел их рукописи, давал советы. Некоторые из таких людей стали профессиональными композиторами и считают Таривердиева своим учителем.

Это хорошие люди. Очень трогательные. Есть среди них и хорошие музыканты.

— Андрей Вознесенский образно назвал Таривердиева «изящной нотой в наши бетонные дни». Люди, знакомые с  Таривердиевым, называют его рыцарем и в то же время часто вспоминают о его неуживчивости.. В чём проявлялось это старомодное в наш расчётливый век «рыцарство», а в чём — неуживчивость?

— Он вовсе не был неуживчивым; просто человек со своими принципами, своим взглядом на жизнь и определенными ценностями. Он не мог, да и не должен был ронять свои ценности для того, чтобы кому-то было удобно.

А рыцарство, то есть благородство, он проявлял и в отношении к женщине – в принципе, к понятию дружбы, к музыке, к своей профессии.

— Вера, расскажите о возглавляемом Вами фонде. Кого он поддерживает?

Наш Фонд называется Фонд поддержки творческого наследия Микаэла Таривердиева. Это вынужденная формальная мера для того, чтобы можно было заниматься Международным конкурсом органистов имени Микаэла Таривердиева, участвовать в организации концертов – хотя я например, кроме самого конкурса, ничего не организую. Скорее, я «соучаствую» концертным организациям или залам. Я могу дать идею, концепцию. Я составляю программу, сижу на репетициях, приглашаю исполнителей. Когда есть возможность, мы поддерживаем талантливых людей. Вот два года у нас живет замечательная и исключительно талантливая Термине Егиазарян. Два года назад она была выпускницей Ереванской консерватории, сегодня – уже дебютировала на фестивале в Экс Провансе, будет петь в Лионской опере. Думаю, ее ждет  большая оперная карьера. Поддерживаем наших лауреатов и органистов — если считать поддержкой творческое сотрудничество. А содержим наш фонд мы сами — наш друг Овсеп Торосян,  председатель совета учредителей фонда. С ним вместе мы получили наше помещение и его содержим.  А конкурс, концерты – поддерживают спонсоры. Их немного, и мы им благодарны.

— Как возникла идея организации конкурса органистов? Как вообще Вам удалось осуществить такой масштабный проект? Были ли трудности? Кто помогает?

— Когда я осталась наедине с огромным творческим наследием Микаэла Леоновича, часть из которого была неизвестна, невостребована, я упорно думала, что сделать, чтобы другую музыку Микаэла Леоновича узнали. Ведь это не просто вопрос исполненности или неисполненности сочинений. Это еще и вопрос масштаба личности, масштаба этого наследия. Я глубоко уверена в его ценности не только для меня, но для людей. Разных людей. Масштаб Таривердиева пока виден совсем немногим, хотя его исполняют сегодня больше. Любые большие величины разворачиваются во времени. И есть закон: чем больше величина, тем  больше нужно времени для ее постижения. Я искала короткий путь. Именно идея конкурса мне показалась  тем началом пути, по которому я иду сегодня. Это было в 1996 году, когды мы собрались в Союзе кинематографистов, назвали наше собрание Комиссией по творческому наследию Микаэла Таривердиева и составили план действий. В нем было и издание книги, и мемориальные доски в Тбилиси и Москве, и концерты, и что-то еще. И был Международный конкурс органистов. Тогда все было принято с пониманием. А идею конкурса приняли из уважения ко мне, хотя на первый взгляд она казалась странной и непонятной.

Знаете, теперь в Калининграде, где конкурс проводится, считают, что Таривердиев чуть ли не там родился. Идея оказалась плодотворной, место проведения – очень удачным. Конкурс развивается. В нем за время его существования приняли участие (не считая членов жюри), более 200 органистов. И каждый из них в качестве обязательного произведения исполняет каждые два года произведения для органа Микаэла Таривердиева. Кто-то исполняет только на конкурсе. Но многие оставляют эту музыку в своем репертуаре как драгоценное приобретение.
В рамках конкурса мы иногда исполняем и другие произведения Микаэла Леоновича.  Например, мировая премьера Альтового концерта произошла  именно там, на церемонии открытия Второго конкурса. А с Четвертого конкурса первый тур мы вынесли за пределы Калининграда и проводим в Гамбурге и Москве. С Пятого присоединился Северо-Американский тур, сначала в Вустере (Массачусетс), а с этого года конкурс прописался в Университете Канзаса, в одном из лучших органных центров США. В этом  году мы впервые проводим Азиатский тур в Астане. Конкурс сопровождается концертами. Например, в Канзасе это был небольшой фестиваль с концертом лауреата первой премии 2007 года Роберта Хортона (США), лекциями о русской музыке, показом фильма. В Астане конкурс завершится концертом «Аз и Я», который мы посвящаем памяти нашего друга Чингиза Айтматова. Будет звучать разная музыка, в том числе и Таривердиева. Конкурс – это еще и способ общения, объяснения с миром, поиск близких людей, формирования, установления своих критериев, в чем я всегда ориентируюсь на Микаэла Леоновича.

      — У вас есть авторская программа на телевидении?

— Нет. Если я появляюсь на телевидении или радио, это значит, что кто-то проявил  интерес прежде всего к творчеству Микаэла Леоновича. Я со своей стороны не стремлюсь привлечь внимание к собственной персоне. Участвовать в разных телепередачах от своего лица или делать свою (а мне это предлагали) – мне некогда. У меня есть дела поважнее.

— Судьба песен (не поворачивается язык назвать это эстрадой) и киномузыки М. Л. складывалась удачнее судьбы его опер и балетов. Один из примеров – снятый за неделю до премьеры в Большом балет «Девушка и смерть». Чем можно объяснить незаинтересованность театров в балете, который в своё время репетировали звёзды Большого – Нина Ананиашвили, Андрис Лиепа, Людмила Семеняка?

— Балет был действительно поставлен. Есть даже любительская видеозапись с одного из предгенеральных прогонов.  А сняли его решением худсовета Большого театра после острого конфликта. На самом деле возражали не против этого балета как такового. Борьба шла между солистами Большого и Григоровичем. Балет стал жертвой этой борьбы.

— То есть, до сих пор этот балет так и не был представлен публике?

— Нет.

— Идут ли сегодня (и где?) оперы «Граф Калиостро», «Кто ты?» (по сюжету Аксёнова, «Ожидание»?

«Ожидание» исполняется в концертах, идет в «Новой опере» (свежая постановка, ужасная!), и в Камерном театре имени Покровского, где ее поет Мария Лемешева, наш друг и замечательная певица, в расчете на голос которой и была написана эта опера, как и «Граф Калиостро». «Граф Калиостро» сегодня нигде не идет. Я этому очень удивляюсь. Это блестящая, веселая комическая опера, в своё время шикарно поставленная Борисом Александровичем Покровским. Это то, на что люди бы с удовольствием ходили. И не только в России. Вообще современную оперу ставят крайне мало. А в отношении опер Таривердиева, должна появиться актуальность той проблематики, которую он затрагивал. Она для многих очевидна и сейчас, но сама среда, которая воспроизводит культурный продукт, пока живёт в условиях поп-культуры и тотального постмодернизма. Так что ничьего злого умысла тут нет, просто должно прийти время. Говорят, рукописи не горят. Но не горят именно те, что не поддаются коррозии и тлению. Я вижу, что отношение к музыке Таривердиева меняется, и теперь, во многом, благодаря конкурсу, уже не ассоциируется только со ставшей классикой, музыкой из кинофильмов. Во всяком случае, я буду для этого делать всё, что в моих силах.

— Напоследок, мне хотелось бы задать Вам очень личный вопрос. Недавно, в одном то ли очерке, то ли рассказе я прочитала мысль о том, что жена, посвятившая себя мужу-гению, жившая его интересами, с его уходом испытывает облегчение, освобождение. Вы согласны с этим утверждением?

— Чтобы утверждать подобное, надо быть или глупым или безнравственным человеком. То, что со мной случилось, я компенсирую своей жизнью. Страдания бывают разными. Одни ничего, кроме разочарования и боли не приносят. Другие, не снимая боли утраты, многое открывают. Своим уходом Микаэл Леонович не заставил меня страдать бессмысленно – он открыл мне новое, и я точно знаю, что живу своей жизнью.

Вела беседу Зоя Мастер